Око Мира - Страница 172

172

Двигаясь спотыкающейся рысцой, Перрин переглянулся с Илайасом. Желтые глаза мужчины были невыразительными, но он знал... Он ничего не сказал, просто смотрел на Перрина и ждал, в то же время продолжая легко бежать вприпрыжку.

Ждет. Ждет от меня признания, что я чувствую волков.

— Вороны, — нехотя выговорил, задыхаясь, Перрин. — Позади нас.

— Он прав, — выдохнула Эгвейн. — Ты можешь с ними говорить?

Ноги Перрина будто превратились в железные болванки на концах деревянных ходуль, но он пытался переставлять их быстрее. Если б только он мог обогнать взгляды спутников, обогнать воронов, обогнать волков, но его не оставляли глаза Эгвейн, которые узнали теперь его, его предназначение. Кто ты? Оскверненный, ослепи меня Свет! Проклятый!

В горле у юноши жгло, чего никогда не бывало даже от дыма и жара в кузнице мастера Лухана. Он пошатнулся и повис, держась за стремя, пока Эгвейн не слезла с Белы и чуть ли не затолкала Перрина в седло, невзирая на его протесты. Правда, вскоре она уже сама стала цепляться на бегу рукой за стремя, придерживая юбки другой рукой, и совсем скоро он спешился, но колени его продолжали подгибаться. Перрину Пришлось подсадить девушку, чтобы заставить ее занять его место; она уже слишком устала, чтобы пререкаться с ним.

Илайас и не думал сбавлять темп. Он торопил ребят, осыпал язвительными насмешками и держался так близко к рыщущим на юге воронам, что Перрина не покидала мысль: как все обернется, стоит только одной из птиц оглянуться?

— Шевелитесь, чтоб вам сгореть! Вы что, думаете, вам придется лучше, чем тому лису, если они настигнут нас? Лису, кишки которого намотали ему на голову? — Эгвейн свесилась с седла, и ее шумно вырвало. — Вижу, вы его помните. Просто двигайтесь немного побыстрее. Вот и все. Просто немного побыстрее. Чтоб вам сгореть, мне-то думалось, что у фермерской молодежи есть выносливость. Работает весь день и всю ночь танцует. А мне так сдается, спит круглый день и спит всю ночь напролет. Переставляйте свои треклятые ноги!

Вначале путники начинали спускаться с холма, едва только последний ворон скрывался за гребнем следующего, потом уже, — когда отставшие все еще хлопали крыльями над его вершиной. Стоит только одной птице оглянуться. На востоке и западе вороны обыскивали местность, а они в это время проскакивали между ними через открытые участки. Одна птица — и все, этого хватит.

Вороны позади бегущих быстро к ним приближались. Пестрая и ее волки обходили их и подбегали ближе, не останавливаясь даже, чтобы зализать раны, но они уже получили хороший урок и вполне усвоили его — они следили и за небом. Как близко? Как долго? У волков нет такого представления о времени, как у людей, нет и причин делить день на часы. Для них хватало времен года, света и темноты. В большем нужды не было. В конце концов Перрину удалось понять, где будет на небе солнце, когда вороны, летящие сзади, нагонят людей. Он через плечо бросил взгляд на заходящее солнце и облизал губы сухим языком. Вороны нагонят их через час, может быть раньше. Через час, а до заката добрых два часа, по крайней мере два часа до полной темноты.

Мы умрем с заходом солнца, подумал Перрин, пошатываясь на бегу. Быть забитым как лисица. Он нащупал топор, затем протянул руку к праще. Она больше поможет. Хотя и немногим. Нет, немногим — против сотни воронов, сотни мечущихся стрелою мишеней, сотни вонзающихся клювов.

— Твой черед ехать верхом, Перрин, — устало произнесла Эгвейн.

— Еще немного, — задыхаясь, выдавил он. — Меня еще не на одну милю хватит.

Девушка кивнула и осталась в седле. Она точно устала. Сказать ей? Или пусть думает, что у нас все еще есть шанс спастись? Час надежды, пусть даже и отчаянной, или же час отчаяния?

Илайас снова наблюдал за ним, ничего не говоря. Он-то должен знать, но он не проронил ни слова. Перрин опять взглянул на Эгвейн и сморгнул горячие слезы. Он коснулся топора и подумал, хватит ли у него мужества. В последние минуты, когда вороны обрушатся на них, когда исчезнет последняя надежда, хватит ли у него мужества избавить ее от такой смерти, которой умер лис? Свет, дай мне сил!

Вороны впереди, казалось, разом исчезли. Перрин по-прежнему различал темные размытые облачка вдалеке, на востоке и на западе, но вот впереди... ничего. Куда они делись? Свет, если мы их перегнали...

Вдруг юношу обдало холодком, его охватило отчетливое морозное покалывание, будто посреди зимы он прыгнул в реку Винный Ручей. Мороз пробежал по коже и, казалось, унес прочь немного усталости, немного снял тупую боль в ногах и ослабил жжение в легких. И он оставил после себя... что-то.

Перрин не мог бы сказать, что именно, он просто чувствовал себя иначе. Споткнувшись, он остановился и огляделся испуганно по сторонам.

Илайас наблюдал за ним, наблюдал за обоими со слабым блеском в глазах. Он знал, что произошло, Перрин был в этом уверен, но бородач лишь наблюдал за ними.

Эгвейн натянула поводья, останавливая Белу, и неуверенно оглянулась вокруг, отчасти изумленно, отчасти с боязнью.

— Это... странно, — прошептала она. — Такое чувство, будто у меня что-то отняли.

Даже кобыла выжидающе подняла голову, ноздри ее раздавались и подрагивали, будто чуяли слабый аромат свежескошенного сена.

— Что... что это было? — спросил Перрин.

Илайас вдруг хохотнул. Он нагнулся, встряхивая плечами и упираясь ладонями в колени.

— Безопасность, вот что такое. Нам это удалось, вы, проклятые глупцы. Ни один ворон не пересечет эту границу... во всяком случае, ни один, в ком глаза Темного. Троллока пришлось бы тянуть силком, и нужно было бы что-то весьма свирепое, чтобы вынудить Мурддраала насильно гнать того туда. Айз Седай сюда тоже ни ногой. Единая Сила здесь не действует; Истинного Источника они коснуться не могут. Даже почувствовать Источник не могут, словно тот пропал. У них словно бы зуд внутри, вот как. На них трясучка нападает, как после семидневной попойки. Тут — безопасность.

172