Жар его огненных глаз заставил Перрина отступать через кухню, пока он не уперся спиной в стену. Миссис Лухан открыла печь, чтобы проверить, как там хлеб.
— Око Мира пожрет тебя, — сказал Ба'алзамон. — Ставлю на тебя мою мету! — Он выбросил вперед крепко сжатые кулаки, словно швыряя что-то; когда его пальцы разжались, в лицо Перрину рванулся ворон.
Черный клюв вонзился юноше в левый глаз, Перрин пронзительно закричал...
...и сел, закрывая ладонями лицо, а со всех сторон его окружали фургоны Странствующего Народа. Медленно юноша опустил руки. Больно не было, не было ни капли крови. Но он помнил все, помнил муки пульсирующей боли.
Перрин содрогнулся, и вдруг возле него присел на корточки Илайас, вытянув руку, словно собираясь разбудить юношу. В этот предрассветный час где-то за деревьями, окружающими фургоны, завыли волки — единый пронзительный вой из трех глоток. Юноша чувствовал то же, что и волки. Огонь. Боль. Огонь. Ненависть. Ненависть! Убить!
— Да, — тихо произнес Илайас. — Пора. Вставай, парень. Нам пора идти.
Перрин выбрался из-под одеял. Он наспех упаковывал свою скатку, а из фургона, протирая глаза, вышел Раин. Ищущий поднял взгляд к небу и застыл на ступеньках с поднятыми к лицу руками. Пока он внимательно рассматривал небо, двигались лишь его глаза, хотя на что там глядел Раин, Перрин не понимал. На востоке висело несколько облаков, их подбрюшья были расчерчены розовыми полосами от восходящего солнца, но больше ничего видно не было. Казалось, что Раин к тому же еще и прислушивался, и принюхивался к воздуху, но никаких звуков, кроме ветра в деревьях, и никаких запахов, кроме слабого запаха дыма от прогоревших вчерашних костров, не было.
Вернулся Илайас со своими нехитрыми пожитками, и Раин спустился по ступенькам с фургона на землю.
— Нам придется изменить направление пути, мой старый друг. — Ищущий обеспокоенно вновь взглянул на небо. — В этот день мы пойдем другим путем. Вы пойдете с нами? — Илайс покачал головой, и Раин кивнул, будто знал ответ наперед. — Что ж, будь осторожен, мой старый друг. Сегодня что-то будет... — Его взгляд вновь скользнул было вверх, но он опустил глаза прежде, чем взор его коснулся крыш фургонов. — Думаю, фургоны направятся на восток. Возможно, до самого Хребта Мира. Возможно, мы обнаружим стеддинг и остановимся там ненадолго.
— Беда никогда не войдет в стеддинг, — согласился Илайас. — Но огир не очень-то открыты чужакам.
— Все открыты Странствующему Народу, — сказал Раин и ухмыльнулся. — Кроме того, даже у Огир найдутся для починки котлы. Ладно, давайте-ка наскоро позавтракаем и потолкуем.
— Нет времени, — сказал Илайас. — Мы тоже выступаем сегодня. Как можно раньше. Похоже, сегодня всем нам в дорогу.
Раин попытался убедить его задержаться хотя бы позавтракать, и когда из фургона вместе с Эгвейн появилась Ила, она тоже добавила свой доводы, правда, уговаривала гостей не столь энергично, как ее муж. Она произносила верные слова, но вежливость ее была принужденной, и было ясно, что она рада распрощаться если не с Эгвейн, то уж с Илайасом точно.
Эгвейн не замечала полных сожаления взглядов, которые искоса бросала на нее Ила. Девушка спросила, что происходит, и Перрин уже готов был к тому, что она заявит, будто хочет остаться с Туата'ан, но когда Илайас ответил ей, девушка лишь задумчиво кивнула и поспешила обратно в фургон, собираться.
Наконец Раин воздел руки вверх.
— Хорошо. Никогда не думал, что мне доведется отпустить гостя из лагеря без прощального пира, но... — В нерешительности глаза его вновь поднялись к небу. — Что ж, нам самим, пожалуй, предстоит рано тронуться в путь. Вероятно, мы поедим на ходу. Но, по крайней мере, пусть все попрощаются.
Илайас начал было возражать, но Раин уже спешил от фургона к фургону, колотя в двери там, где еще никто не проснулся. К тому времени, когда один Лудильщик привел Белу, весь лагерь уже был на ногах, все переоделись в самые нарядные и яркие одежды; на их фоне красно-желтый фургон Раина и Илы казался невзрачным. В толпе сновали большие собаки с высунутыми из пастей языками — искали, кто бы почесал у них за ушами, пока Перрин и его спутники терпеливо сносили одно крепкое рукопожатие за другим, одно крепкое объятие за другим. Те девушки, которые танцевали каждый вечер, не удовольствовались рукопожатиями, и от их крепких объятий Перрину вдруг совсем расхотелось уходить, — пока он не вспомнил, как много других странников смотрели на него со стороны, и вот уже его лицо почти можно было сравнить по цвету с фургоном Ищущего.
Айрам оттащил Эгвейн немного в сторону. Из-за слов прощаний вокруг него Перрин не слышал, что тот ей говорил, но девушка постоянно качала головой, сначала вяло, затем, когда молодой Туата'ан начал умоляюще жестикулировать, более твердо. Мольба на лице Айрама сменилась настойчивостью, но девушка продолжала упрямо мотать головой, пока ее не выручила Ила, сказав несколько резких слов внуку. Помрачневший Айрам протолкался через толпу, не желая больше участвовать в прощаниях. Ила смотрела, как он уходит, собираясь окликнуть его, но так и не решилась. Она тоже успокоилась, подумал Перрин. Успокоилась, что он не хочет идти с ними, с Эгвейн.
Когда Перрин пожал каждую руку в лагере Лудильщиков по меньшей мере раз и обнял каждую девушку по меньшей мере дважды, толпа подалась назад, оставив небольшое пространство вокруг Раина, Илы и троих гостей.
— Вы пришли с миром, — произнес нараспев Раин, церемонно кланяясь, приложив руки к груди. — Теперь ступайте с миром. У наших костров вас всегда примут радушно, с миром. Путь Листа есть мир.